Нагрянувшая на нас эпидемия обострила проблемы российской системы здравоохранения. Мы видим и слышим, как трудно нашим медикам бороться с коронавирусом. Перегружены скорые, больницы, не хватает медперсонала, оборудования. Да, такого бедствия в стране никто не ожидал. Но именно она помогла обнажить те слабые места нашей системы здравоохранения, которые сегодня тормозят борьбу с коронавирусом практически по всем фронтам.
В независимом московском издании “Наш Север” появилось интервью с руководителем Высшей школы организации и управления здравоохранением Гузель Улумбековой. Она высказала свое мнение о том, почему в России так сложно бороться с пандемией, к чему привели последствия оптимизации медучреждений. Напомнила и о советском опыте, который до сих пор активно используют в других странах. Некоторыми моментами беседы Николая Ворошилова и Гузель Улумбековой мы делимся с вами, дорогие читатели. Нам интересно, что вы думаете о позиции авторитетного эксперта?
– В феврале специалисты вашей школы опубликовали доклад доклад о том, что российская система здравоохранения недофинансирована и нужны дополнительные вливания из бюджета. Сегодня это очевидно как никогда. Как и почему возникла эта проблема?
– Сегодня у нас обеспеченность койками на тысячу населения на 15% меньше, чем в Германии. Обеспеченность врачами меньше на 14%. Если сравнить с Японией или Тайванем, то обеспеченность врачами и койками у нас в два раза ниже, чем у них. При этом у нас число больных гораздо больше. У нас огромные расстояния, которые требуют большего числа врачей и большего числа коек. Как мы пришли к такой жизни?
Главная причина в том, что последние шесть-семь лет реализовывались бездарные и бездумные реформы и в Москве, и в целом в России.
Речь о так называемой оптимизации – сокращении коечного фонда и кадров. В Москве она прошла очень резко, сегодня в столице обеспеченность коечным фондом и кадрами на 30-40% ниже, чем в среднем по России. А в России ниже, чем в Германии. То, что сегодня мощности системы здравоохранения ограничены и приходится в срочном порядке восстанавливать койки, в том числе инфекционные, вина и ответственность авторов этой реформы.
– Как вообще возникла идея «оптимизации», и к каким еще осложнениям она привела?
В 2012 году было принято совершенно верное решение президента об увеличении оплаты труда медицинских работников. Врачам было предложено платить в два раза больше, чем в среднем по региону, а средним медицинским работникам – на уровне средней оплаты труда в регионе. Но каким способом это было решено сделать?
В правительстве решили найти резервы на повышение оплаты труда медиков внутри системы здравоохранения. А именно: сократить койки в стационарах, объемы скорой медицинской помощи, – ее сегодня катастрофически не хватает в Москве, наращивать платные медицинские услуги. В результате за последние шесть лет число врачей в стране уменьшилось на 46 тыс., обеспеченность коечным фондом – на 160 тыс. Общее государственное финансирование здравоохранения сократилось с учетом инфляции почти на 4%. В итоге, естественно, сократились и объемы медицинской помощи, и возможность оказания бесплатной помощи нашим пациентам.
Если бы никакой «оптимизации» не было, то сегодня было бы гораздо легче бороться с эпидемией. У нас было бы больше инфекционных и реанимационных коек, больше врачей первичного звена, врачей скорой медицинской помощи, анестезиологов.
– То есть нынешняя ситуация, когда больницы в Москве работают в «авральном режиме», это следствие реформы оптимизации?
– Доступность медицинской помощи – это наличие врача, медсестры и койки. Если они сократились во время оптимизации, то мощности системы здравоохранения сократились. Если бы их было столько же, как 7 лет назад до начала оптимизации, то сейчас Москве гораздо было бы легче.
Если экстраполировать на Москву относительные данные, рассчитанные американскими учеными для пика эпидемии в Нью-Йорке, когда идет гигантский поток зараженных пациентов, то нам нужно дополнительно около 7 тыс. коек в отделениях интенсивной терапии. Это в 2,5 раза больше, чем сегодня имеется.
Нужно во столько же раз больше врачей и 2,5-3 тыс. дополнительных аппаратов ИВЛ.
При этом надо помнить, что сегодня половина потока пациентов – это нуждающиеся в экстренной помощи не из-за коронавируса: аппендициты, инфаркты, инсульты. Им тоже нужно оказывать помощь. Мы же не можем все больницы высвободить под оказание помощи инфицированным.
Еще проблема. У нас сегодня скорая помощь и содержание инфекционных больниц, например, в Москве, погружены в систему ОМС. Почему это плохо? В системе ОМС оплата за оказанную медицинскую помощь строится следующим образом: пришел больной – за ним пришли деньги. Мало пришло больных – денег в медучреждение пришло мало. Инфекционные больницы и скорая медицинская помощь не могут так финансироваться. Нонсенс, глупость – оплачивать их через систему ОМС. Если сегодня нет эпидемии и нет больных, это не значит, что мы не должны финансировать эти учреждения. Они стоят в режиме ожидания, резерва. Если сегодня мало больных, нуждающихся в скорой помощи, слава богу. Это не значит, что мы должны сокращать врачей скорой помощи, количество машин.
– С какого момента вы говорите о том, что принимаются неверные решения по реформированию здравоохранения?
– Не совсем правильные решения в системе здравоохранения у нас принимаются уже очень давно. После развала Советского союза над ней проходили всяческого рода эксперименты, например, ввели систему ОМС. Зачем? Хорошо отлаженную систему финансирования здравоохранения из бюджета не надо было ломать, надо было просто добавить денег. Система ОМС – гораздо более затратная.
У нас прекрасно созданная система участковой службы еще с советских времен. Возможно, врач общей практики – тоже неплохо, но зачем разрушать то, что уже создано и хорошо работает? В системе здравоохранения действует один закон: ничего нельзя отнимать, а если что-то отнимаешь, то давай взамен.
Потому что система ежеминутно, ежечасно сталкивается с больными людьми. Мы не можем в системе здравоохранения сказать: «Ой, извините, у нас тут ремонт, мы пока тут реформируем, а вы подождите». Вообще, здравоохранение – самая консервативная система. Все решения должны быть обдуманы. Никакого волюнтаризма не может быть. Государственное финансирование здравоохранения должно быть не менее 5% ВВП. А когда ВВП падает – не менее 6%. В минздравах регионов надо сделать финансовые отделы на базе территориальных фондов ОМС, и финансировать медицинские учреждения по смете, а не за пролеченного больного.
Отрасль здравоохранения – основа безопасности страны. А медицинские работники: врачи, медсестры, организаторы здравоохранения – как солдаты.
Требуется соответствующие финансирование и отношение, как к вооруженным силам. И соответствующее уважение.
– На систему здравоохранения какой страны вы ориентируетесь?
— Я ориентируюсь на нашу систему здравоохранения. Ту, которая была в советское время, и на здравый смысл. Это бюджетное финансирование, достаточное количество резервных коек, которое мы сократили во время оптимизации, наличие главных штатных специалистов, которые занимаются организацией медпомощи. Могу сказать со всей ответственностью: сегодня американская система здравоохранения использует лучшие достижения советского времени. Я бы сказала, что они движутся «назад в СССР»: как было в советское время, но с учетом современных подходов.
Читайте на сайте. Медики не считают себя героями, спасая людей от коронавируса 24 часа в сутки.