И оказался в глубоком немецком тылу, в концентрационном лагере.
В семейном альбоме ильчанки Клавдии Иннокентьевны Коплик есть пара фотографий. На них родня мужа. Внимание привлекает хмурый старик. «Это дядя мужа, Георгий Павлович Бурьян, — поясняет она. — При фашистах был он станичным атаманом. За «пожалованную» должность заплатил непомерно: полтора десятка лет на чужбине, исковерканная судьба. Кто-то считал его предателем. Но гораздо больше тех, для кого он навсегда остался героем».
Лучший кандидат
Ильскую фашисты заняли в августе 1942-го. Авангардные части вермахта ушли вперед. В станице остался немецкий гарнизон. Станичников согнали на сход: выбирать в помощь военной власти гражданскую. Нужны были староста и атаман. В старосты утвердили самовыдвиженца из числа обиженных советами. Когда речь зашла о кандидатуре атамана, добровольцев не нашлось. Но станичники, не сговариваясь, повернулись к Георгию Бурьяну. Почти все мужчины на фронте. Остались женщины, дети и старики. В их числе был и Георгий, родившийся в 80-х годах XIX века — авторитетный казак.
— Мабуть, Бурьяна?
— Бурьяна, а ще кого ж?
С удивлением и тревогой глядел Георгий Павлович на земляков.
— Та чи сказылись?! Який я атаман?
Но земляки уже всё решили. Раскрасневшемуся Бурьяну пришлось принять полномочия. Доказывать, что на советскую власть не обижен, а сыновья защищают родину на фронте было нелепо. Более того — опасно для жизни.
Шесть месяцев оккупации станичники провели в страхе. Но когда фрица выбили, оказалось, что Ильская – одна из немногих, пережившая эти полгода с минимальными потерями.
Через местную станцию время от времени проходили составы с «живым грузом» – кубанцами, отобранными для работы в Германии. Разнарядки поступали и в станицу. Подготовить столько-то человек. Комендант вызывал старосту и атамана. Составлялся список. Попадали в него, в основном, молодые женщины. Однако поутру, когда за казачкой приезжала подвода, оказывалось, что она «До кумов на хутор пийшла», «За ажиной десь ходэ», «Хворае уж скиль недиль, краше у домовину кладуть». Почти всегда оказывалось, что отправлять некого и зря паровоз стоит под парами. А станица шепотом новостями обменивалась. «Атаман ночью прийшол, казал Любку ховать, бо за ний прийдут». — «И у нас быв, казал бечь Наталке».
Сарафанное радио и подвело. В феврале 43-го Георгия Павловича арестовали. Избитый, измученный, он дожидался смерти. Комендант обещал, что казнь будет показательная и страшная – другим в науку. Тем временем Красная армия наступала, а гарнизонное начальство в спешке готовилось к эвакуации. Уже рвались на окраине снаряды, свистели пули. Атамана отконвоировали к колонне советских военнопленных, которых гнали в Новороссийск.
Долгое возвращение
Пленных пароходом переправили через море, и казак оказался в глубоком немецком тылу, в концентрационном лагере. В победном 45-м узников освободили американцы. Большинство новых товарищей Бурьяна, советские солдаты и командиры, приняли предложение ехать в США. Им обещали лечение, еду, работу, жильё. Соглашались, потому что знали: по законам военного времени попавший в плен — «враг народа». На Родине ждет еще один лагерь, если не расстрел.
В Америке Георгий Павлович, жизнь проживший на Кубани, тосковал люто. Небоскребы и авеню пугали. Снилась родная хата – чисто побеленная, с камышовым навесом. Сердце ныло за жену Ульяну, сыновей Ивана да Степана – вернулись ли хлопцы с войны?
Между тем международная обстановка накалилась – СССР и США вступили в долгий период «холодной войны». Казак расценил, что вернуться домой – а эта мысль была неотступной – сподручнее будет из нейтральной страны. Переселился в Австралию. Работал где придётся и кем придется – благо крепок был.
Шли годы. Мечты о возвращении стали реальными. В 1956-м указом президиума верховного совета СССР была объявлена репатриация. Советские граждане, оказавшиеся за границей в результате военных действий, получили возможность вернуться домой, не опасаясь репрессий. Атаман тут же засобирался «до дому». Накупил одежды, посуды, консервы и набор слесарных инструментов. Газеты пугали: в СССР голод и разруха. Решивших вернуться ждет смерть! Атаману было все равно. Опостылела чужбина.
И однажды старик, увешанный узлами, спрыгнул с полуторки в густую пыль родного проселка. Шел по станице, узнавая и не узнавая. Как-никак, прошло 15 лет. Вот и хата родная. Во дворе хлопочет сухонькая фигурка. Платок до бровей. И вроде тот же самый фартук…
— Уля! – позвал жену. Негромко, почти про себя.
Ульяна услышала – сердцем. Выпрямилась, поднесла к глазам ладошку, да так на землю и села.
Герой без звезды
Много было слез и разговоров. Но говорили, в основном, родственники. Атаман на расспросы отвечал коротко: «Людыны живуть усюду». И махал рукой. Пустое, мол. Отчет о житье-бытье семейства принял пристрастно, как хозяин, глава рода. Закаменел лицом, приняв весть о безвременной смерти на фронте сына Ивана. Распушились над улыбкой усы, когда сгреб в охапку внуков. Был один, а стало трое. Ивана убило, а Степан вернулся. И Ульяна постановила: негоже мальчонке сиротой быть. Велела Степану оставить бесплодную жену и сойтись с вдовой брата. Тот законную жену любил трепетно, но ослушаться не посмел. Мать заявила: «Батя б не гутарил, зараз батогом протягнул. Бо не було сиротин у Бурьянов!» Атаман, выслушав этот рассказ, одобрительно хмыкнул – совместные дети Степана и Фроси пошли в Бурьяновскую породу: крепенькие, основательные и серьезные.
Делами семьи глава рода остался доволен. Хозяйство работало как часы, домочадцы справлялись. А его «завод», как убедился, что все в порядке, кончился. Мог часами сидеть, глядя в никуда. Конечно, были к нему вопросы у НКВД. Вызывали то в район, то в город. Возвращался мрачный, молчал по несколько дней. Станичники донимали расспросами, не дождавшись ответов, разделились на два лагеря. Родственники Любок и Наталок доказывали, что Бурьян – герой. Оппоненты ухмылялись: «И де ж ево гиройская звизда? Мабудь нимцы далы, а кенгуру зибралы?»
— Георгий Павлович своему племяннику, моему будущему мужу, привез из Австралии брюки, — рассказывает Клавдия Иннокентьевна. – Ткань толстая, прочная, фасон диковинный. Брюки эти Толе оказались велики, их прибрали в шкаф. Там они пролежали три десятка лет, пока не истлели нитки. Никому из мужчин в роду не пришлись они по размеру – Георгий Павлович был необыкновенно крупный и могучий, подарки по себе выбирал.
К сожалению, он недолго прожил после возвращения. Испытания судьбы бывают непомерными даже для самых сильных. Не из тех он был, что кричат и что-то доказывают. Какие мысли одолевали атамана – никогда мы не узнаем. Но под гнетом их сгорбился он и сник. Десятилетия прошли, и сегодня мало кто о нем помнит. Напоминанием о том, что был, жил герой остались лишь фотографии…
Светлана Лазебная.