Бабушка Шура, папина мама. Казачка из рода первопоселенцев. Передовые взгляды сочетались с упёртым консерватизмом в некоторых вопросах. Не понимала мужиков в шортах.
Жила напротив бабушкина подруга. Дружили всегда, всю жизнь. Жаль, не помню как звали. Подруга овдовела. Потосковала и сошлась со старичком-вдовцом. Бабушка ей этого не простила. Как можно? Муж один должен быть. Если не живой, то память о нём люби, так она рассуждала. Но подруга вышла замуж. Это стало концом дружбы.
Они бы может ещё и помирились. Но новый муж посмел выйти со двора на улицу в шортах! Я помню этого дедушку и его знаменитые шорты. Бабушка очень смеялась. Дед и правда выглядел комично. Шорты короткие, как трусики. Ноги тощие, в синих венах (кое-где буграми). Ещё и без майки. Фигура… Про такие так говорят: «Ничего, что грудь впалая, зато спина колесом». Разве что бейсболка — та была классная, с пластиковым козырьком.
— Ишь, стрекозёл! — аттестовала бабушка. Кличка приросла.
Деда мельком запомнила. Его супругу, бабушкину экс-подругу гораздо больше помню. Крупная она была, губы красила ярко и всегда норовила сунуть мне конфетку.
— Как баба твоя? Всё сердитая?
— Ничего она не сердитая, — обижалась я за бабушку.
— Не болеет Шура? Помидоры она какие сажала, подвязывала? Огурцы не горькие? В сельпо масло завезли — брала она, говорила что? Что говорила? Тыща вопросов, а я и ответов не знала. И вообще томилась. Там у нас вообще-то игра, Сашка и Галя с улицы 8 марта пришли, смотрят, сандалетками пыль взбивают. Мамки отпустили на два часа, а ещё на речку не хожено. А я оглядываюсь на дом. Не дай бог бабушка увидит, что стою с «этой». (По имени бабушка бывшую подругу перестала звать).
Бабушка конечно замечала. Обязательно был дома допрос.
— Что Эта спрашивала?
— Про огород что-то. Что растёт.
— Какое ей дело! А ты ей сказала: нечего в чужой огород нос совать, свой поди попробуй посади?
Вечерами, когда дела сделаны, а до программы «Время» ещё час-полтора, жители улицы Калинина выходили на лавочки. У каждого двора ставили их хозяева. Обязательно. А иногда и стол. Часто старики собирались большой компанией у наших соседей (двор напротив и слева) — играли в карты или домино, просто разговаривали. Молодёжь и среднее поколение такой вид досуга игнорировали. У одних танцы в клубе или кино, у других пиво да телевизор. Улица была своей, обжитой и уютной для старых да малых. Мы, дети, гоняли туда-сюда на великах. Вопили как полоумные. Не знаю, отчего мы так громко орали всегда? Потому что хорошо?) Нам бурно радовался Петя. Большой мужик, который так и не вырос. Он всегда улыбался и когда ему что-то нравилось — хлопал в ладоши. Говорить не умел, мычал. (Жил со своей старенькой мамой через два дома от бабушки Шуры).
Бабушка и дед степенно сидели на своей лавочке и иногда бабушка окриком выдёргивала меня из кутерьмы. Я подбегала не без досады.
— Сбегай к Михалне. Как она капустянку лечит?
— Ну бааа! (Михална жила — если на дорогу стать, то только крышу домика и видно. Далеко жила, аж примерно метров двести). Ну ба!
— Ну и ладно, — легко соглашалась бабушка. — И не надо. Тут бегай, играй.
Выходили на свою лавочку и Эта со Стрекозлом. Сидят в обнимку, он придерживает её за пышную талию. Осторожно, с почтением, как дорогой вазон. Вполовину он её тоньше. Что-то говорит на ухо, она смеётся.
— Тут бегай, — повторяет бабушка. — Чтоб я видела.
Приглаживает мои лохмы, одёргивает платьице. Обнимает. Товарищи, вытянув шеи, наблюдают: хоть бы не домой загнали. Мне неловко, бабушка медленная и какая-то непонятная. Наконец она меня отпускает. Бегу к своим — аж ветер свистит.
Ловлю взгляд Этой. Глаза грустные. Тем летом не привезли ей внуков из Норильска. Сейчас понимаю, что она очень сильно скучала. Моя непримиримая бабушка «давила на мозоль».
Бабушка пережила их всех. Первым ушёл старичок без комплексов. Потом умерла Эта. Бабушка о ней поплакала, но на похороны не пошла.
— Непутёвая была и меня обманула, — объясняла. — Я первая помереть была должна, так с ней договаривались. Это ещё до Стрекозла… Ну а после. Я её на свои похороны пускать запретила! И на её потому не пошла.
Бабушка и деда пережила. И всех стариков с улицы. Уже и программы «Время» не стало, и телеканалов стало пять или даже шесть. На лавочку по привычке выходила. А напротив и сбоку никого. И слева никого. Петя седой, мычит грустно. Не с кем играть, некому хлопать. Мы старались бывать у бабушки по выходным. Не всегда получалось. Уверена, она скучала сильнее и переживала свалившееся одиночество болезненнее, чем тогда о внуках грустила Эта. Потом бабушка заболела и мы смогли её забрать. Огород она свой ну никак не соглашалась бросить. Пожила она с нами всего две недели.
Почему это всё сейчас написалось?
В разговоре речь зашла о шортах. А моя бабушка считала, что чёрты (так она их называла) — это спецодежда для детей, чтобы по заборам и деревьям лазить. Взрослых в шортах считала неприлично одетыми, осуждала и посмеивалась над такими. Вот я и вспомнила.
Светлана Мамина, г. Краснодар.
