Дом стоял на пригорке, у самого леса. Крыльцо покосилось, краска на ставнях поблекла, а яблоня перед окнами всё ещё цвела — бело-розовым облаком, как будто время для неё остановилось.
Мария Степановна выходила каждое утро к дереву, будто здоровалась со старым другом. В руке у неё была стопка писем, перевязанных тонкой синей лентой. Она перебирала их, шурша бумагой, и шептала:
— Ну что, Андрюша… опять весна.
Письма начинались одинаково: «Машенька, родная…»
Последнее обрывалось на полуслове. Курская дуга, июль сорок третьего. С тех пор она говорила с ним только через яблоню.
Соседи привыкли к тому, что старая Мария разговаривает с деревом. И только яблоня знала, что каждое её слово — это не странности, а любовь, которую даже смерть не смогла стереть…
Елена, дочь Марии, всегда казалась спокойной, но в глубине её глаз жила та же тревога, что и у матери. Она работала в школе, преподавала литературу и любила стихи Цветаевой.
Весной к ним в село приехали геологи — бурили почву неподалёку. Среди них был Алексей, молодой инженер с улыбкой, от которой у девушек перехватывало дыхание.
Он часто заходил за водой, и каждый раз задерживался чуть дольше, чем нужно.
— У вас здесь вода вкусная, как из родника, — говорил он. И, бросая взгляд на яблоню, — А это дерево шумит и качается, как будто что-то вспомнило и хочет рассказать.
Елена смеялась:
— Может, и вспомнило. Мама этой яблоне много чего рассказывала. Тут до сих пор письма хранятся, — и показывала жестом на дом.
Они гуляли по полю, ловили запах полыни и слушали, как далеко, за рекой, лает собака. Он обещал вернуться — и вернулся. Но всего на одно лето.
Осенью пришла телеграмма. Алексей погиб под лавиной, во время геологоразведки в горах.
С тех пор Елена больше не улыбалась. Только писала — длинные письма без адреса, которые складывала в ту же коробку, что и мамины.
Прошло сорок лет.
Анна, дочь Елены, жила в городе. Работала журналисткой, писала статьи про людей, но про себя — ни слова. В любовь она не верила. Когда-то у неё был Илья — студент-историк, умный, упрямый, с вечно перепачканными чернилами пальцами.
Он ушёл, когда она поняла, что ждёт ребёнка. Сказал, что ее любит, но к детям «еще не готов». Предлагал «выбрать». Она выбрала — сына. И ни потом разу о своем выборе не пожалела.
Теперь сыну, Даниилу, было девятнадцать.
Когда пришло известие о смерти Елены, они вдвоем поехали в деревню — к дому, который Анна не видела много лет.
Дом стоял, как и прежде — перекошенный, но живой. Яблоня всё ещё цвела, а под ней выросла полынь, высокая, серебристая.
Анна провела ладонью по шершавой коре и вдруг почувствовала, будто кто-то стоит рядом.
— Мам, — позвал Даниил. — Тут девушка какая-то.
К дому подходила совсем юная девушка с видеокамерой.
— Простите, вы Анна Алексеевна? Я для дипломной работы снимаю фильм о заброшенных деревнях. Ваша мама передала мне письма вашего прадеда, Андрея Кузнецова. Хотите посмотреть?
Она открыла папку. Сверху — пожелтевшие строки: «Если выживу — вернусь. Если нет, пусть яблоня расскажет, как я любил…»
Анна не выдержала — заплакала.
Даниил стоял рядом, растерянный, а девушка осторожно коснулась его плеча.
— Вы очень похожи на вашу бабушку, у вас такие же глаза, — сказала она.
Он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то от всех — от Андрея, от Алексея, от тех, кто все еще был здесь, рядом.
Вечером они сидели у костра. Ветер шуршал в ветвях яблони, и полынь тихо качалась, будто баюкала их память.
Прошло пять лет.
Дом на пригорке больше не выглядел покинутым. Крыльцо починили, на окнах — занавески в мелкий цветочек, а старая яблоня, несмотря на трещины в коре, снова стояла в цвету.
Анна переехала сюда окончательно. Писала статьи о людях, которые умеют ждать и верить, и иногда смеялась:
— Наверное, у нас это семейное.
Даниил жил в городе, но каждую весну приезжал — с Машей, той самой девушкой-режиссером. Они с того памятного дня сначала просто переписывались, потом начали встречаться.
Теперь, в день своей свадьбы, они тоже приехали вместе.
В тот день над полем висел лёгкий туман, а воздух пах яблоневым цветом и полынью. Под деревом стоял стол, накрытый белой скатертью.
Мария поправила венок на голове, сделанный из яблоневых ветвей, и, взглянув на Анну, шепнула:
— Всё началось здесь. И пусть здесь продолжается.
Анна обняла её. В её взгляде было всё — и радость, и благодарность.
Когда молодые подошли к яблоне, лёгкий ветер сорвал несколько лепестков, и они закружились над ними, словно благословение.
— Мам, — тихо сказал Даниил, — ты ведь чувствуешь? Они рядом.
Анна кивнула.
Она действительно чувствовала: будто кто-то стоит у порога — мужчина в военной гимнастёрке и женщина с длинными косами. А позади них — ещё один, молодой, с рюкзаком за спиной, улыбающийся так, как улыбаются только те, кто наконец вернулся домой. И ее мама — совсем юная и улыбчивая.
Анна подняла бокал:
— За любовь. Ту, что не умирает.
В этот миг солнце вышло из-за туч. Там, где когда-то была только тишина, снова звучал смех.
Ветер шумел в ветвях старой яблони и уносил куда-то вдаль аромат цветущей полыни.
Н.И. ТКАЧ, г. Донецк, Ростовская область.