Как-то я лежала в краснодарской больнице и там познакомилась с пожилой женщиной — Лидией Ивановной Зверевой. Ей было 92 года. Она уже плохо видела, слышала и плохо ходила. Тоненькая такая. Но память у нее была отличная. Она оказалась еще и хорошей рассказчицей. В разговоре не сбивалась. Много мне рассказывала о своем довоенном детстве, о жизни в плену в фашистской Германии, и о послевоенной тяжелой жизни на родине.
— Тяжело и бедно мы жили до войны в Белоруссии, — рассказывала Лидия Ивановна. — Мама умерла рано. Жили мы с сестрой у родственников. Отец с сошелся с женщиной и его мы видели редко. Одеваться не во что было, не было обуви и до самых морозов я ходила босая. От голода в школе часто теряла сознание. Но вот наступило лето, можно было питаться хоть какой-то растительностью, но пришла война. Отец ушел на фронт. Мне было только 13 лет и я закончила шесть классов. Немцы оккупировали нашу область и город Борисов.
Недалеко от дома находилась немецкая комендатура. Туда стали приводить на допросы партизан и, согнав все население, расстреливали. А потом привели всю семью наших родственников, на них написали донос, что они связаны с партизанами, а после страшных пыток расстреляли. Нас с сестрой тоже допрашивали три раза, но почему-то отпустили. Местные полицаи ходили по домам и забирали все лучшее. А потом из наших домов немцы и нас выгнали, чтобы заселить своих солдат, а мы жили в землянках. Все наше население было поставлено на учет в немецкой комендатуре.
А когда началась массовая отправка людей на работы в Германию, то мы с сестрой тоже туда попали. Мне тогда было уже 15 лет. Везли нас в товарняках.
— Ты видела товарняки? Ты знаешь что это такое? – спрашивала меня Лидия Ивановна.
— Да, видела, видела — ответила я уклончиво, — в кино.
-Да, в товарняках, в совершенно в скотских условиях. А товарняки, это и есть такие поезда для перевозки скота, — уточнила она и продолжала рассказывать. — Когда нас привезли в Германию, то мы с сестрой попали в Ганновер .Я работала на заводе, а сестру забирали на весь день в немецкую семью прислугой. Жили в бараке. Был он чистый и теплый. Кровати двухъярусные. Поднимались по звонку и шли на завод на работу, а дальше — по пропуску, в котором автоматически отмечалось время прибытия и убытия на работу. Помню, что крыша на заводе была стеклянная, автоматически поднималась, а закрывалась только во время дождя или бомбежки.
– А чем кормили вас?
— Точно и не помню, но, кажется, один раз в день какую-то густую похлебку. Помню, что мне так всегда хотелось есть и спать.
— А во что одевались?
-Нам привозили ворох одежды и мы выбирали подходящую. Эта одежда, мы знали, была одеждой расстрелянных евреев и цыган, но была чисто выстиранной.
— Что вы делали на заводе?
-Я не знаю точно, какие-то механизмы крутила. Но из меня позже, наверное, хотели сделать сварщика, как я теперь думаю, надевали на меня сварочную маску и показывали, что делать, а я так испугалась, что потеряла сознание. Потом от меня отстали.
— На улицу выводили?
-Да какая улица! На экскурсию не выводили, мы же в плену были. Лагерь был окружен колючей проволокой. Когда выходили из барака, то издали видели наших военнопленных.
— Не было ли насильственных действий со стороны немецкой охраны?
— Да нет, такого не было, нас охраняли и обучали только женщины. Вот еще, помню, что три раза приезжали немецкие военные, фотографировали нас в профиль и в анфас, клеили фотографии на карточки. Там все по-немецки было написано и мы прикладывали большой и указательный пальцы на эти карточки. Наверное, документы готовили на нас и хотели куда-то еще отправлять. Но в 1945 году освободили. Это были американцы. Они были очень красивые, чернявые такие, в красивой форме, чистенькие, в ботиночках кожаных, в беретах на головах. Что-то жевали и все время и улыбались. Нас накормили, потом посадили на легковые автомашины, мы таких и не видели никогда, и повезли по городу. Вот тут-то из окна я и увидела, какие красивые города в этой Германии, повсюду цветы на улицах, и по стенам домов цветы вьются до самой крыши.
— А что было дальше? – спросила я.
— Довезли нас до границы, сдали нашему командованию, пересадили нас в товарняки и повезли домой. Потом я работала на восстановлении народного хозяйства от руин. Все же было разрушено. Без элементарной техники, в руках приходилось носить такие непомерные тяжести, что подорвала все внутренние органы, вплоть до искривления тазовых костей. Очень тяжело жили. Все. Но я выдюжила, вышла замуж , правда, свадьбы у меня не было, не надевала белое платье, так как у меня было одно старенькое платьице, а у мужа одна гимнастерка, галифе, да кирзовые сапоги. И угощать гостей было нечем. Потом родила сыночка, да так он заболел у нас, а у него были слабые легкие, что врачи сказали, что если климат не поменяем на теплый, то сыночка потеряем. Так и оказались мы здесь. И сестра моя переехала, только в Ставропольский край. Но ее теперь уже нет. А я всю жизнь по Белоруссии скучаю.
— С кем вы теперь живете?
— Муж давно умер, живу с сыночком. Он за мной ухаживает, кормит, купает, стирает. Ты же видишь, я стала совсем беспомощной. Скоро приедет меня навещать. Ты знаешь, машину он себе купил, три года назад, как он сказал, крепкую, советскую еще, в рассрочку, за 50 тысяч. Жигули, кажется. Правда, без конца ее ремонтирует. Есть у меня и доченька, но живет она отдельно с семьей, в другом городе.
А я вот, когда получила компенсацию за немецкий плен, две с половиной тысячи евро, разделила деньги пополам — сыночку и доченьке. Так теперь деньги у доченьки хранятся, она их в банк положила под большие проценты.
На другой день я у нее переспрашиваю: так что же, говорю, сыночек за вами ухаживает, и готовит, и кормит, и купает вас?
-Да, — говорит Лидия Ивановна, — такой хороший у меня сыночек, все для меня делает и даже во двор меня выводит поговорить на лавочке с соседками, чтобы я не скучала. А как потеплеет, так скоро огород будем с ним садить. Он уже и семена купил – картошку, лук . Не нарадуюсь на него!
-Хороший у вас сын. А чем же вы его отблагодарили?
– Как чем? Деньги поровну поделила – сыночку и доченьке, — улыбаясь, отвечает Лидия Ивановна.
— А почему же тогда ваш сыночек на такой старой машине ездит? Почему новую машину ему не купите? В память о себе. Вот был бы ему подарок! Она растерялась.
— Так он же и не просит! – смущенно сказала Лидия Ивановна.
— Да он просто стесняется вам сказать. Дожил до 60 лет с хвостиком, и ездит на такой развалине. А я думаю, он достоин такой награды.
Всю ночь Лидия Ивановна не спала, ворочалась, стонала, вставала, садилась на кровати, что-то бормотала, подсчитывала на пальцах, обдумывала и , наконец , утром, во время обхода вдруг заявила врачу: “Выписывайте меня поскорее отсюда, мне надо на авторынок ехать, машину моему сыночку выбирать”.
А потом так радостно мне сказала: “Ты знаешь, есть у меня одна мечта. Так хочется еще пожить и дожить до юбилея Победы. Как думаешь, доживу?”
— Конечно же, доживете, — ответила я — Еще и на море с сыночком на новой машине поедете!
Надежда Мышкина. Г. Краснодар